История трагичной любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина, говоривших на разных языках людей с 18-летней разницей в возрасте, разворачивалась в Хамовниках, где по приезде в Москву поселилась американская танцовщица. Здесь же жил нарком просвещения Анатолий Луначарский, сыгравший в жизни Есенина и Дункан свою роль. Анастасия Каганович предлагает прогуляться по местам, где столетие назад проходили встречи Есенина и Дункан.
Маршрут прогулки по местам Есенина и Дункан в Хамовниках: Дом Луначарского (Денежный, 9) — Церковь Успения в Могильцах (Большой Власьевский, 2/2) — бывший Хамовнический ЗАГС (Староконюшенный переулок, 1) — Балетная школа и дом Дункан (Пречистенка, 20) — Дом Толстой (Померанцев, 3)
Весной 1921 года нарком просвещения РСФСР Анатолий Луначарский отправил американской танцовщице Айседоре Дункан телеграмму с предложением открыть танцевальную школу в Москве, пообещал финансовую поддержку.
Дункан в то время разочаровалась в возможности добиться успеха в Европе и отправилась в молодую страну, переполненная радужных планов и надежд создать школу, где танец был бы средством воспитания детей нового мира, гармонически развитых физически и духовно.
Она писала в мемуарах: «Я не везла с собою никаких платьев. Я представляла себе, что проведу остаток жизни в красной фланелевой блузе среди товарищей, одетых с такой же простотой и исполненных братской любви». Дункан тогда верила, что на Земле создано идеальное государство, лишенное всех недостатков «буржуазной Европы».
В Москве ей отдали для школы балета роскошный двухэтажный особняк на Пречистенке, после войны 1812 года принадлежавший генералу Ермолову. Дом много раз перестраивали, а последней его хозяйкой до революции была балерина Александра Балашова. Именно она устроила в здании балетный репетиционный зал с зеркальными стенами (любопытно, что балерина, в это время жившая в Париже, поселилась там в бывшей квартире Дункан).
Дом с огромной лестницей из белого мрамора в вестибюле, золотой лепниной, фресками римских и греческих красавиц, картинами Наполеона и даже зимним садом поражал воображение. Айседора Дункан, впрочем, считала все это излишествами и не оценила «купеческого ампира» бывшей хозяйки, но решила не перестраивать особняк. Она лишь завесила все лампы и бра привезенными с собой розовато-желтыми тканями, потому что «не выносила белого света», а стены с барельефами и картинами — нежно-голубым сукном.
Дом на Пречистенке стал сразу и школой со штатом обслуживающего персонала и своим организационным советом, и квартирой балерины, и местом встреч с друзьями.
Хотя Дункан сразу взялась за активную работу над созданием балетной школы с интернатом и начала отбирать учениц, не обошлось без трудностей: клопов, крыс, нетопленных помещений и голода. В то же время ее начали звать на вечеринки партийного руководства. Видя размах и богатство праздников советского руководства, Дункан разочаровалась в новой власти.
Она даже устроила скандал на рауте наркомата иностранных дел, который тогда располагался в роскошном доме первого российского страхового общества на углу Кузнецкого моста и Большой Лубянки. «Вы сумели выкинуть сахарных королей из их дворцов. Но почему же вы сохранили дурной вкус их жилищ? — возмущалась Дункан. — Я думала сегодня увидать здесь новое, а вам не хватает только фраков и цилиндров, как всем дипломатам».
3 октября 1921 года в мастерской художника Георгия Якулова (кстати располагавшейся в одном доме с «нехорошей квартирой» Булгакова) Дункан познакомилась с молодым и обворожительным поэтом Сергеем Есениным.
Несмотря на то, что Есенин не говорил ни на одном иностранном языке, а Дункан не говорила по-русски, они беседовали весь вечер и, кажется, вполне понимали друг друга.
Есенин читал балерине стихи, на что она сказала «я ничего не поняла, но я слышу, что это музыка и что стихи эти писал гений». Переводчик Айседоры Дункан Илья Шнейдер запечатлел этот момент в книге воспоминаний: «Она полулежала на софе. Есенин стоял возле нее на коленях, она гладила его по волосам, скандируя по-русски: «За-ла-тая га-ла-ва…».
В вечер знакомства Дункан и Есенин поехали к ней домой на извозчике, и по пути он заснул, а лошадь начала ходить вокруг церкви. Возможно, это была церковь Успения в Могильцах в Пречистенском переулке. Шнейдер, сопровождавший балерину, разбудил извозчика: «Эй, отец! Ты что, венчаешь нас, что ли? Вокруг церкви, как вокруг аналоя, третий раз едешь». Всех повеселил этот случай, а Дункан и Есенин и правда поженились через полгода.
Через несколько дней после знакомства Есенин переехал в особняк Дункан на Пречистенке. В зале на втором этаже начали устраивать вечеринки, на которых часто бывали поэты имажинисты Мариенгоф, Шершеневич, Ивнев. Еду и алкоголь для этих вечеров поставляли из Кремля: такая связь с чиновниками уже не раздражала балерину. Хотя Дункан часто говорила, что она «бежала из Европы от искусства, тесно связанного с коммерцией», и поначалу категорически отказывалась от платных выступлений, но нарком Луначарский убедил ее давать спектакли за плату. Кстати, нарком с 1924 года тоже поселился в Хамовниках. Чиновник занимал десятикомнатную квартиру в доме №9 в Денежном переулке, за величину которой даже получил выговор от ВЦИК.
Есенин как и Дункан был близко знаком с властями. Хотя он обладал репутацией хулигана и не стеснялся в выражениях, говоря о советской власти, ему покровительствовал тот же Луначарский: нарком поручился за поэта, когда тот был арестован по ложному доносу, утвердил устав «Ассоциации вольнодумцев», организации имажинистов, созданной Есениным, оказывал помощь в устройстве литературных вечеров.
Однако имажинисты быстро впали в немилость, их начали критиковать в советской печати. 14 апреля 1921 года газета «Известия ВЦИК» опубликовала письмо Луначарского, где он отозвался о прочитанных им книгах имажинистов как о «надругательстве и над собственным дарованием, и над человечеством, и над современной Россией», призвал наказать тех, кто позволил печатать их книги. Луначарский при личной встрече предложил Есенину выйти из «Ассоциации вольнодумцев».
Поэт не сопротивлялся требованиям властей: он отменил по требованию ВЧК митинг в защиту свободы творчества, который пытался организовать летом 1921 года, а в 1924 году по просьбе Луначарского порвал с имажинистами.
В результате Есенин остался одним из немногих поэтов этой группы, которых почти не коснулись репрессии, и даже получил возможность выехать из страны и вернуться.
Весной 1922 года в Париже умерла мать Дункан, и балерина решила уехать из Москвы, забрав с собой Есенина. Для этого в мае 1922 года они расписались в хамовническом ЗАГСе, который тогда располагался в доме №1 на Староконюшенном переулке (теперь там посольство Австрии). После бракосочетания Дункан получила советское гражданство, а Есенин — заграничный паспорт.
Дункан и Есенин год гастролировали по Европе и Америке. В поездке между супругами начался разлад — они постоянно ссорились. «Тоска смертная, невыносимая. Чую себя здесь чужим и ненужным. А как вспомню про Россию, вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется», — писал Есенин другу Александру Кусикову.
В августе 1923 года супруги вернулись в Россию, снова поселившись в особняке на Пречистенке. Однако уже через две недели Есенин съехал от Дункан и подал на развод. Дункан покинула Россию навсегда в 1924-м. Последняя жена Есенина Софья Толстая, внучка Льва Толстого, тоже жила в Хамовниках — в доходном доме Фокиных по адресу Померанцев переулок, 3. В ее квартире останавливалась Анна Ахматова, когда приезжала в Москву повидаться с Мандельштамом, и в 1925-м жил Есенин.
Судьбы обоих супругов оборвались трагично: Есенин в 1925 году (по самой популярной версии) покончил с собой в гостинице «Англетер» в Ленинграде, а Дункан два года спустя погибла в Ницце из-за того, что ее шарф намотался на колесо едущего автомобиля. Несмотря на конфликты, Луначарский с сожалением отреагировал на самоубийство Есенина: «Все мы — его современники — виноваты более или менее. Надо было крепче биться за него».
Из воспоминаний Н.А. Луначарской-Розенель :
«Вспоминаю одну встречу осенью 1924 года в нашей квартире в Денежном переулке (теперь улица Веснина). Анатолий Васильевич предупредил меня, что Маяковский собирается прийти к нему прочитать поэму «Владимир Ильич Ленин». При невероятной занятости Луначарского найти свободный вечер было не так легко; откладывать Анатолию Васильевичу не хотелось, и встреча с Маяковским была назначена на одиннадцать часов вечера.
Я следила за лицом Анатолия Василевича, и во время чтения строк о плачущих большевиках я увидела, как вдруг запотели стекла пенсне Анатолия Васильевича.
Но при всей скорби в поэме была жизнеутверждающая сила, в ней звучал неиссякаемый оптимизм.»
(«Память сердца», изд.»ИСКУССТВО», Москва, 1975, стр.28-29)
А вот и строки из начала самой этой поэмы:
«Люди — лодки.
Хотя и на суше.
Проживешь
свое
пока,
много всяких
грязных раку́шек
налипает
нам
на бока.
А потом,
пробивши
бурю разозленную,
сядешь,
чтобы солнца близ,
и счищаешь
водорослей
бороду зеленую
и медуз малиновую слизь.»