Звезда районного масштаба. Сергей Манукян: «У нас культурный слой гораздо серьезнее, чем в Америке и вообще везде»

Легендарный вокалист и пианист Сергей Манукян начал играть джаз еще в 1967 году и до сих пор часто выступает на сцене. Журналист Илья Поляков сходил на его концерт и записал лирический монолог Манукяна о божественной природе музыки, творческом поиске и диалоге со зрителем. Музыкант, живущий в Сивцевом Вражке, уверен, что у россиян нет такого чувства ритма, как у афроамериканских джазменов, но все равно джаз в России «в последние годы очень сильно развился».

Джаз вживую я слушал впервые и очень боялся его не понять. Вся надежда была на то, что передо мной был уже зрелый устоявшийся музыкант, а, значит, эксперименты будут сведены к минимуму.

Музыкантом на сцене был Сергей Манукян — известный вокалист, клавишник, ударник, играющий аж с 1970-х годов, с того времени, когда Грозный, в котором он родился, и Рига, в которой он стал известным, были еще одной страной, так до конца и не признавшей джаз и мастерство его исполнителей.

Для многих из них джаз так и остался ожившей мечтой о шумных улицах Чикаго и Нового Орлеана, единственным способом вырваться из надоевшей серой действительности, для которого нужно было то всего ничего — несколько клавишных, саксофон да гитара.

Концерт начался. Сергей пел, запрокидывая голову в облаке темных с проседью волос, щурился, закрывал глаза, и с лица его не сходила слегка отрешенная, блаженная улыбка. «Что же такое джаз?», — думал я и вспоминал наш разговор, состоявшийся в день выступления Манукяна.

О божественности музыки

Отношение к музыке у меня не менялось никогда. Музыка для меня божественна. Не она должна меняться, а я. С годами я углублялся в музыку и чем больше углублялся, тем чаще осознавал, что многого еще не знаю и не понимаю.

Чтобы понять, нужно войти в музыку, оказаться с ней в одном пространстве. Там, где живет музыка, она живет всегда. Не нужно ничего изобретать, придумывать. Главное, чтобы были люди, которые ее правильно играют и передают. Это все равно что человек знает, как читать манускрипты, а другие не знают. Если он не прочитает, другие не будут знать о том, как что-то когда-то происходило.

Чтобы правильно передавать музыку нужно владеть инструментом — раз. Владеть собой — два. Обязательно быть человеком духовным. Тогда музыка передается. Музыка очень много дает, если ты ее любишь сердцем и понимаешь. Чтобы изучать музыку, надо прислушиваться к звуку, который ты извлекаешь на сцене и когда занимаешься дома.

Мне не нравится, когда говорят «я» или «мое творчество». Какое мое? Что там мое? Главное не я, а музыка. Я вперед должен ее пропустить, и она сама там все решит.

Если я буду испытывать удовольствие от собственной игры, то это будет потребительское отношение к музыке, которое скажется уже где-нибудь на второй композиции, и люди перестанут слушать.

В музыке самое удивительное, что ты никогда не узнаешь, кому она была посвящена и откуда пришла. Можно только ощущать, что музыка — следствие чего-то пережитого, но чего именно от нас скрыто.

Никто не знает, как приходит к композитору музыка, к поэту — стихи.

Принято считать, что Пушкин посвящал любовные стихи Анне Керн, но на самом деле они могли родиться благодаря совсем другому случаю или человеку.

Музыка появляется благодаря вдохновению, а вдохновение — это когда бог вдыхает в тебя энергию, благодаря которой ты начинаешь влюбляться, писать, музыку сочинять. Эта энергия рождается благодаря любви и доброделанию. Добрые дела определить легко. Как я говорю своим детям, добро — это то, что бог делает, а то, что он не делает или никогда не сделал бы — это зло. Ничего сложного.

О диалоге со зрителем

Зритель напрямую зависит от моей игры. Если я хорошо играю, то зритель слушает меня внимательно. Если играю плохо, то зритель теряет концентрацию, устает.

Когда мне начинает казаться, что зритель не понимает и нужно ему попробовать что-то вбить в голову, то ничего не получается. Вбивать никому ничего не нужно, нужно играть музыку. Она сама доходит до человека, и он тогда начинает играть с тобой.

Зритель — не пассивный слушатель, а человек, который мысленно с тобой на сцене, следит за мелодиями, гармониями, аранжировкой, за твоим поведением, за всем следит. Он — очень внимательный. Если он отворачивается, то вина на мне.

Чтобы понять, нравится ли зрителю, совершенно необязательно на него смотреть. Я всегда чувствую, когда играю так, что люди не совсем внимательно меня слушают. В такие моменты я стараюсь себя мобилизовать, чтобы я попал в нужную точку, чтобы люди опять почувствовали интерес и оказали мне внимание.

Зритель не бывает музыкально неграмотным. Неграмотен в данном случае я, когда не могу их зацепить.

Если не ошибаюсь, у Курта Воннегута было такое выражение «Если ученый не может 8-летнему ребенку объяснить суть своего открытия, значит, он — не ученый». Вот и я считаю, что должен сыграть так, чтобы было понятно всем. Я должен взять самого несведущего человека и объяснить ему то, что хочу сыграть.

Музыка от этого не станет проще. Есть Бродский с многоэтажными строфами, а есть Высоцкий, который пишет простыми словам, но в его стихах не менее глубокие мысли.

Со всеми людьми можно говорить разным языком. Если говорить «сложно», собеседник может не понять тебя, и в этом будет виноват не он, а я, потому что простым языком ничего объяснить не могу.

«Сложно» можно говорить только в том случае, когда ты за каждую «сложность» полностью отвечаешь. Так играл Лист, но без необходимости он ничего заумного не делал. Каждый его пассаж и техническое действие было оправдано тем, о чем он говорит. Простой человек может не успеть за Листом, но поймет, что это — высоко, что это — настоящая музыка.

О вдохновении и творческом поиске

Музыка очень непредсказуема. Совершенно не знаешь, когда она застанет тебя врасплох.

У меня умер отец, я сидел у его гроба, и в этот момент мне пришла песня с полной аранжировкой. Вокруг все плачут, а мне музыка пришла. Сразу как смог, пошел на квартиру к моему другу и сыграл, а он слушает и удивляется: «Неужели сразу все пришло?»

Загвоздка в том, что не всегда получается повторить то, что приходит. Встал с утра с какой-то мелодией, сыграл, и оказывается, что то, что звучало в голове — гораздо лучше.

Когда долго ничего не можешь придумать, не нужно прекращать. Бывает, что появляется кусок, и дальше не идет. Я его оставляю, и только спустя некоторое время приходит следующий, который может подойти.

Творение  — это навык. Когда ты творишь, ты спрашиваешь у музыки. Творить нужно постоянно. С вашим творчеством должно всегда что-то происходить. Мысленно, как угодно. С инструментом, без инструмента. Главное — все время в этом быть.

Над своими песнями я всегда работаю долго, и даются они мне сложно. Когда я что-то сочиняю, то начинается этот процесс всегда по-разному. Бывает, полностью приходит мелодия, иногда — только ее часть. Обычно всегда начинаю с припева, затем придумываю куплеты.

Я очень критичен к вещам, которые делаю. Во время самого процесса я постоянно что-то меняю, убираю, добавляю. Часто начинает казаться, что в новой песне ничего особо интересного нет, и вообще не стоит ее играть. Я долго остаюсь неуверенным по отношению к новым песням, а потом сыграю где-нибудь и люди хвалят, удивляются и просят ее включить в постоянный репертуар.

Когда я играю дома, то часто размышляю о чем-то отвлеченном. Бывает, так заигрываюсь, что сам не знаю, в каком месте произведения нахожусь.

Мне не нравится, когда говорят: «Ты весь в музыке». Ничего подобного! Музыка сама по себе, а ты сам по себе. Когда ты в музыку вошел, можешь думать, о чем хочешь. Ты все равно в этот момент будешь играть музыку.

О джазе в России

Джаз в России очень сильно развился за последние годы. Появилось много молодых одаренных музыкантов — барабанщиков, басистов, трубачей. Иногда им не хватает опыта и мудрости. Молодежь часто играет много, шумно, но это ничего. Пусть человек выскажется. Музыка прощает тех, кто пока не может играть с должным пониманием звука, но стремится к этому.

Кроме молодых музыкантов много прекрасных уже в возрасте. Есть такой саксофонист — Леша Козлов — ему уже 83 года, и до сих пор играет фантастически. Очень много людей, которые на сцене по 30-40 лет, играют с таким же желанием как и раньше.

Российский джаз довольно сильно отличается от американского. Мы его по-другому играем.

У нас нет такого чувства ритма как в афроамериканском джазе, нет такой культурной основы, наши предки никогда так ритмически не мыслили.

Невозможно играть джаз, как его играют в Америке, если не жить в той среде и не впитывать джазовую культуру с детского возраста.

Как ни крути, мы изображаем джаз как и все, кто не являются афроамериканскими музыкантами. Только в странах, где английский является государственным языком, можно так или иначе добиться естественности в исполнении. Говоря на английском с рождения, ты попадешь в пространство звуков, в котором свободно ориентируются джазовые музыканты из Штатов.

Американцы играют джаз лучше всего, европейцы — чуть хуже. Мы пока только стремимся играть как они, но это нельзя назвать недостатком. Я не люблю, когда ругают наших музыкантов и нашу культуру.

На мой взгляд, у нас культурный слой гораздо серьезнее, чем в Америке и вообще везде. То, что мы не умеем играть в непонятном нашему уху ритме, никак плохо нас не показывает.

Джаз везде воспринимают одинаково, что в разных странах, что в городах России. Нет никаких географических особенностей. Главное: затронуть зрителя, а хороший джаз тронет кого угодно.

Я играл в городе Руслан под Ульяновском. После концерта ко мне подходит бабушка и говорит: «Сынок, я пойду в церковь и свечку за тебя поставлю!»
Рядом стоит внучка и скептически спрашивает: «Что ты там поняла? Это же все по-английски». На что бабушка отвечает: «Это у тебя по-английски, а он пел по-русски!» Вот так музыка пошла для нее дальше, чем слова и еще какие-то вещи, затронула где-то в глубине совсем другие струны. Тут уже не важно, о чем песня, какие в ней используются инструменты и какой язык.

Автор: Илья Поляков