20 февраля в Мультимедиа Арт Музее на Остоженке открылась коллективная выставка студентов Школы Родченко «Легко ли быть молодым?» Ирина Меркулова задала четырем участницам выставки, студенткам и выпускницам мастерской Игоря Мухина «Непосредственная фотография», вопросы об их работах, Школе Родченко, преодолении статуса ученика и о возможности искусства что-то изменить в этом мире.
Даша Каретникова, серия Dima makes violins
— Вам было сложно выбрать тему?
— Тема была задана мастером. Игорь [Мухин] сказал, что молодые — это до 30 или 32-х лет. Когда я снимала, Диме было точно меньше 30. Я познакомилась с ним на открытии своей выставки незадолго до того, как Игорь объявил тему. Сама жизнь подсказала, что снимать надо его, потому что, насколько я знаю, в России нет молодых скрипичных мастеров такого уровня.
— Нравится ли вам принцип мастерства, не давит ли это на вас?
— Вопрос сложный на самом деле. Мне кажется, если вы любому из моих одногруппников зададите такой вопрос, то не получите однозначного ответа.
Мы все периодически, как вообще в любых мастерских в любых творческих вузах, испытываем и какие-то отрицательные, и какие-то положительные эмоции по отношению к мастеру — это нормально. Невозможно, чтобы мастерские проходили гладко и никаких споров не возникало.
— Является ли проблемой преодоление статуса ученика, нет опасности остаться в глазах других все тем же учеником после выпуска?
— Самим статусом ученичества нас никто не пугал, мы сами его выбрали, потому что пошли УЧИТЬСЯ. Мне кажется, это нормально, что пока ты учишься, ты ученик. Но педагоги нас пугали, что у выпускников часто случается кризис как раз по этой причине: нет больше ни заданий, ни эмоциональной поддержки группы — ты сам по себе. Но это не только в Школе Родченко, это в любом творческом вузе: мои друзья, заканчивающие Консерваторию, например, переживают похожее.
Этот кризис случается, но потом, если ты не можешь не снимать, ты снимаешь. Я думаю, так. Но у всех по-разному.
— Вы как-то связаны с музыкой?
— Я – нет, у меня журналистское образование, журфак МГУ, но дома всегда была музыка, потому что мама пианистка, а папа звукорежиссер. Теперь еще и парень музыкант.
— С чем связан выбор именно Школы Родченко?
— Я очень давно хотела поступать в Школу Родченко, и так совпало, что я до поступления познакомилась с тремя людьми, которые учились тогда в Школе у Игоря или уже выпустились, и мне нравилось, что они делали.
— Как быть с идущей из XX века претензией искусства что-то менять? Возможно ли что-то изменить через искусство?
— Я не знаю, на самом деле. Еще очень любят задавать вопрос: «Фотография – это искусство или нет?» Он тоже провоцирует на демагогию. В последнее время мне дискуссии на эту тему кажутся все бессмысленнее и бессмысленнее.
[Фотограф Чарльз] Харбутт считал, что фотография, называясь искусством, пытается его догнать, во всем ему подражать, крича «Я тоже искусство», много теряя на бегу. Делить фотографию на документальную и художественную тоже странно.
Но есть, мне кажется, смысл делить фотографию на ту, что схватывает «решающий момент», и ту, что является таким же инструментом в руках художника, как кисть, стек или шпатель.
Натюрморт может быть написан маслом, вылеплен, выставлен как инсталляция или сфотографирован — и это всего лишь выбор инструмента для достижения того или иного эффекта. Для меня фотография — про жизнь. Может, как раз непосредственную жизнь. Про азартную охоту за моментом и про объем момента.
Теперь о том, что вы спросили — про изменение мира. Мне кажется, любые люди, говорящие сейчас, что они меняют своим делом мир (или пытаются изменить), неизбежно находятся по какую-то из сторон пропаганды. Дай бог, чтобы одна отдельно взятая фотография могла по-настоящему проникнуть хотя бы в кого-то из смотрящих на нее.
Ксения Яблонская, серия «Современник Коля»
— Почему вы решили снимать актера?
— Это случайность. Я искала внешнего героя, а к нам в мастерскую как раз пришел с другим проектом Шамиль Хаматов, актер театра «Современник». Я просто к нему обратилась [с просьбой] поснимать закулисья, какие-то там декорации, но поняла, что меня интересуют люди, которые там играют.
Актеров в принципе тяжело снимать, потому что они хотят быть всегда красивыми, не хотят показывать свои проблемы, какие-то изъяны, поэтому три месяца мне пришлось, не снимая ни одного кадра Коли, налаживать с ним контакт, чтобы он мне поверил и пустил в свою личную жизнь.
Фотосерию я сняла буквально за три съемки, очень быстро, но три месяца пришлось практически каждый день к нему ходить и уговаривать, пить с ним пиво, смотреть его спектакли, разговаривать об искусстве, чтобы он немножко расслабился.
— Как ваш герой ощущает на себе популярность?
— Легко ли быть актером, которому уже 32 года, то есть он уже не совсем молодой, но еще в категории до 35. Получится ли у него удовлетворить свои амбиции или нет, мы узнаем уже скоро.
Мне было важно поймать и надеюсь, что у меня получилось поймать какое-то его звенящее желание [кем-то] стать и как ему это тяжело дается.
— Вы не ощущаете давление мастерской в Школе?
— У кого-то есть такое, но у меня лично — нет. Мне очень нравится в моей мастерской. Игорь — непростой человек, у него огромный багаж опыта, и следить за его мыслью очень интересно. Потом я еще неделю могу думать о его словах, и до меня только потом доходит, что имелось в виду. В общем, это интересный процесс.
— Авангардистское искусство XX века имело претензии менять социальное, менять жизнь. Как сегодня быть художнику с амбицией самого искусства по-прежнему что-то менять и, с другой стороны, с невозможностью этого?
— Это на самом деле жанровость фотографии. Мы — мастерская документальной фотографии, у меня лежит к этому душа. Я занималась и занимаюсь фотожурналистикой, и мне хотелось бы делать какие-то злободневные, важные истории. В то же время в Школе Родченко я поняла, что есть и другие темы. Мне интересно исследовать саму себя: могу ли я снимать не сторителлинг, а не социалку.
У нас в мастерской все очень разные. Кто-то снимает портреты, изучает телесность, кто-то снимает свалки, пробы воды, чтобы уличить власти Москвы в том, что есть проблемы в городе, кто-то снимает котиков, грубо говоря. А по поводу вопроса, можем ли мы поменять мир — конечно, можем. И мы меняем.
Саша Бреус, серия «Курьер»
— Ваша серия невольно, на мой взгляд, оказалась самой социальной. Тема курьеров, заполонивших мегаполисы, поднималась последние полтора года в контексте нарушений условий труда. С какой точки зрения снимали вы?
— У меня не было цели показать [социальную ]сторону. Не думаю, что освещение этих тем в фотографии могло бы как-нибудь сделать работу героев легче. В первую очередь я исходила из вопроса, заданного нам мастером — «Легко ли быть молодым?» Я искала молодых, в моем понимании, людей, которые имели бы какую-то позицию по отношению к миру.
Мой герой, молодой парень, сознательно выбрал работу курьером, потому что предыдущая показалась ему идеологически неправильной. Мне показался интересным его выбор.
— Какой была предыдущая работа вашего героя? И какая у него позиция по отношению к миру?
— Он работал администратором в дорогом заведении, в котором обслуживались высокопоставленные, богатые люди. Ему не нравилось их поведение по отношению к персоналу, вседозволенность. Он решил, что ему не хочется соприкасаться с этим миром, пусть даже за большие деньги.
— Что вы получаете от Школы Родченко? Чувствуется давление мастерской или авторитета преподавателя?
— Школа Родченко – это в первую очередь community (сообщество — прим. ред.). Пожалуй, это самое важное. Знать и общаться с людьми, которые работают в смежных сферах — самый большой плюс. Игорь — состоявшийся фотограф и человек, у него свои взгляды. У меня свои, но он, несомненно, является авторитетом и одним из моих любимых авторов.
— Я посмотрела ваши работы в инстаграме и ваши портреты отсылают к французской визуальной культуре 1960-х: фильмам Годара, образам Джейн Биркин, а порой и к началу века — фотографиям Надара. Вашу эстетику, кажется, сформировала именно французская культура.
— Мой визуальный язык еще не сформирован, и я точно не связываю его с каким-то конкретным периодом или явлением. А Джейн Биркин — это прекрасная модель Аня, которая очень на нее похожа.
— Но есть что-то, что вам нравится из визуальной культуры?
— Мне нравятся фильмы, живопись, фотография, архитектура. Если говорить про фотографию, то сейчас для себя я выделяю Лину Шейниус и ее личные дневники, Софи Калле, ее игры с незнакомцами. И еще мне нравится, что и как снимают мои друзья: Оля Воробьева – мой главный вдохновитель сейчас. Но я бы не сказала, что это константа, я часто встречаю что-то интересное для себя.
— Как вы относитесь к возникшей в начале XX века претензии искусства изменить общество? Может и должно ли вообще искусство что-то изменить сейчас?
— Сам факт, что авангард перевернул все с ног на голову, кажется мне значимым событием. Но я думаю, что это естественный ход времени и любое изменение это хорошо.
Мне кажется, у искусства вообще нет никакой четкой задачи. Есть политические проекты, есть проекты, основанные на личных переживаниях. Я думаю, что если у автора есть желание поднять важные для общества вопросы, и он видит и чувствует темы, о которых нельзя не сказать, то это может повлиять на его зрителей. Но это все очень локально, я не вижу ситуации, в которой какая-то работа смогла бы повлиять на большое количество людей.
Карина Градусова, серия «Дубки»
— Кого вы снимали?
— Есть такой чат в Подмосковье, в поселке Пески, его организовал Андрей, местный панк. Он собрал всех друзей в этом чате, а я была одной из его одноклассниц. И я снимала их, потому что у них очень клевая тусовка, такая полумаргинальная, интересная.
Мне показалось, что это такой срез общества — там есть и полицейский, и работники заводов, есть даже кандидат наук, который организовал в этом поселке культурный центр «Добрыня», где они собираются и играют в разные игры. Пьют пиво, жгут иногда костры в усадьбах заброшенных. Такая житуха.
— А что их объединяет кроме чата? Как-то идейно они похожи или все разные?
— Это в основном молодежь, которая рождена в 90-х. Дети 90-х, которым приходится жить в существующих реалиях. Их объединяет пространство для жилья, работы, учебы, 11 лет школы. Пространство жизни, Подмосковье, поселок.
— Чем ваше поколение отличается от поколения нулевых?
— Мы 20 лет уже живем при одном президенте. Мы пошли в школу при этом президенте, окончили школу, ушли в институт, окончили его, женились, родили детей — все это при одном человеке.
Не только это, конечно. Нашим родителям явно пришлось нелегко, потому что это были 90-е. Не могу сказать что-то конкретное — это, наверное, больше работа социологов.
— Почему вы выбрали Школу Родченко? Вы где-то учились до этого?
— Да, я училась в МАМИ на экономическом, потом я пошла в Колледж имени Моссовета, на фотографа училась. И потом я поняла, что я художник и не могу относиться ко всему происходящему вокруг как журналист или даже документалист. Я хочу творить как художник, а не как документальный фотограф.
И хотя делаю я документальную фотографию, все-таки считаю себя художником. И Школа Родченко, мне казалось, это такая социальная школа, очень честная. Там берут во внимание и политику, и контекст – и этим мне Школа понравилась. Это не что-то абстрактное, Школа рефлексирует о вещах, которые происходят здесь и сейчас.
— Вы хотели поступать именно к Игорю Мухину?
— Это школа современного искусства, но я занимаюсь больше фотографией, это мой медиум. Все, что делается сегодня, даже вырезаешь лобзиком – это современное искусство. В Школе есть мастерские документальной фотографии Нистратова и Мухина. Сейчас я бы, наверное, пошла еще к кому-нибудь.
— Почему вы считаете, что все, что сейчас делается – это современное искусство?
— Потому что это делается сегодня – вот и все.
— А как тогда отличить искусство от ремесленничества?
— Это, наверное, дело кураторов и искусствоведов. Я не могу сказать, что я не ремесленник. Я не знаю… Наверное, это должны делить институции, искусствоведы, кураторы, зрители, коллекционеры современного искусства, но не художники. Я могу отличить ремесленника от современного художника.
— Вы уже закончили Школу, чувствуете ли вы, что вам сложно преодолевать статус ученика?
— Я вообще чувствую себя вечным учеником, потому что я художник, и мне кажется очень важным быть всегда в позиции ученика. Как только ты оказываешься в позиции учителя, ты больше не можешь расти как художник.
С другой стороны, я не вижу никаких проблем войти в другой статус, если это понадобится, и стать, например, куратором. А сегодня я в статусе мамы, поэтому мне вообще все равно, я даже не чувствую этого статуса ученика или статуса художника.
Очень простой вопрос — почему на официальном Интернет-сайте муниципального округа Хамовники нет фотографий депутатов Совета депутатов муниципального округа Хамовники ? Автобиографические данные есть, а фотографий нет. Неужели администрация не может провести гос.закупку (конкурс или аукцион) по результатам которой выбрать фотоателье в котором депутатов сфотографируют так, что не стыдно будет разместить их фотографии на официальном сайте ?? Неужели на муниципальный сайт НЕ ХВАТАЕТ средств ???